Шинель моя – суровое шитье,
Она знавала пули и осколки,
Задумаешься, глядя на нее,
И вспомнишь путь, начавшийся от Волги.
По весне, расправившей свой вымпел,
По росе обильной, спозаранку,
Трактор он на то же поле вывел,
Что когда-то бороздил на танке.
И решил сперва перед началом
Он поехать и взглянуть на озимь:
Сам ведь сеял днями и ночами
В прошлую стремительную осень.
А туман по полю растекался,
Он тянулся по лощине к лесу,
Он ему, солдату, показался
Той, давнишней, дымовой завесой.
И былое вспомнилсь при этом…
Он в разведку послан был на танке,
Чтоб потом зеленою ракетой
Дать сигнал для танковой атаки.
Белый дым по полю растекался,
Он тянулся по воронкам-ранам,
Он танкисту-пахарю казался
Клочковатым утренним туманом.
А когда ракета, тронув небо,
По полю рассыпавшись, горела,
Показалось сеятелю хлеба,
Будто поле вдруг зазеленело…
…Тракторным разбуженное гулом,
Глянуло вдруг солнце оком жарким,
Поле ярким светом захлестнуло,
И оно зазеленело ярко.
Потрясенный, он смотрел на это
С новым, необыкновенным чувством:
Будто искры от его ракеты
Проросли на этом поле чудном.