Мело свинцом. Из этой вьюги
Не вышли многие, но жизнь
Живым протягивала руки,
Бодрила их: «Крепись! Держись!»
И мы держались, не пропали.

Мать погладит клавиши рояля,
Белые на чёрные помножит,
Чтобы чайки в небе закричали,
Чтобы ветер волны растревожил.

Голодные сороковые
Послевоенные года.
Я осознал тогда впервые,
Почём фунт лиха и беда...

Снег метет, снег метет –
завируха.
Ветер песни поет,
иль вызванивает лед

Солдат с войны пришёл на костылях –
На фронте он оставил свою ногу.
И вот теперь в душе солдата страх
И сердце переполнено тревогой.

Мы все его запомнили по-разному,
Тот день, когда закончилась гроза.
И в памяти моей – от горя красные,
Тоскующие мамины глаза.

Прибило роту минометным ливнем.
Зарылась рота в землю с головой.
Еловый корень – мамонтовым бивнем
Лежал в траве, упав передо мной.

Мы с ним прибавили по году –
И получилось без проблем…
И сразу в бой, в огонь и воду…
И сразу окруженье, плен.

Им бы в туфельках по паркету
В свете люстровом в вальсе плыть,
А не здесь вот грязищу эту
Задубелой кирзой месить.

За Стенькиным долом ещё громыхает,
Но тучи за дальнюю рощу ушли,
И вытянул шею дубок, обсыхая;
Зацвиркал кузнечик, детёныш земли.

Его прислали в роту с пополненьем.
И он, безусый, щуплый паренёк,
разглядывал с наивным удивленьем
такой простой и страшный «передок».

Где избы, где сараи, где овины?
Нет ничего… Лишь печь, кляня судьбу,
Среди бугристой выжженной равнины
Стоит, как шею, вытянув трубу.

Расскажи, поведай, Тускарь,
сколько их легло под Курском?
Сколько там осталось наших,
сколько живших, сколько павших?

Гансик из гитлерюгенда,
Фаустпатронщик вшивый,
Счастье нам обоюдное –
Оба остались живы.

В войну погибли миллионы
Бойцов – отважных, молодых.
О, лейтенантские погоны
И искры звёздочек на них!