Возле Маурасаре в снегах Муракасо,
День за днем, за неделей неделя подряд
Хлещет все веселей, все грозней час от часу
Частый, дробно-прерывистый огненный град.

Я под Старым Осколом убит,
Я не в братской могиле зарыт,
Я лежу, а вокруг ни души –
Надо мною одни камыши.

Опять весна, и чавкающей жижей
Дороги набухают, как всегда.
В кювете догнивает немец рыжий.
В пустых глазницах – талая вода.

Начинался день рассветом мутным...
Оставляя по утрам кювет,
Мальчуган, босой и бесприютный,
Шёл дорогой небывалых бед.

Мой сын был слишком мал, чтоб в руки взять винтовку,
Он даже «р» не мог произносить.
Он был забавный, маленький, неловкий,
Но как любил он жизнь и как хотел он жить!

Я всё это видел в одной деревушке:
Домашнюю утварь средь груды камней,
Безмерное горе в глазах у старушки
И девочки, в страхе прижавшейся к ней.

Могила братская. И вечер так свинцов...
Стоит старик, тень приросла к асфальту.
А боль земли прошла через лицо,
Как трещины сквозь плиты Бухенвальда*.

Кто Библию читает, кто Коран,
Но перед Днём Победы все равны.
Земной поклон, товарищ ветеран
Священной для Отечества войны.

Я шел по странам мира долго,
Громил фашистскую орду
И знал, что на родную Волгу
Я через сто смертей приду.

Его свинцом в бою скосили…
Мы по-солдатски майским днем
Вдали от матушки-России
Поминки справили по нем.

Прижалось пустое лукошко
Шершавой щекою к спине.
На поле осеннем картошку
Ты ищешь двухлетнему мне.

Лети, стремительный и грозный,
В просторах облачных дорог.
Ты ласково народом прозван,
В бою бесстрашный, – «ястребок».

Уже чадят и затухают
Руины в липком зное дня,
И лица мёртвых отдыхают
От грома, треска и огня.

Нам говорили:
«Крышка вам, труба!
Не справиться вам
С голодом, разрухой…»

Шёл сорок третий. У болота
Война в окопы залегла.
Как цепи вражеской пехоты,
На город наступала мгла.