Встаёт на цыпочки трава
Со дна воронки
И шепчет нежные слова
Седой девчонке.

Романтики, мы увлеченно жили,
К полетам в небо так тянуло нас.
Но солнце тучи черные закрыли,
И нашу юность опалил фугас.

«Командира убило утром
и нелепо, на первый взгляд:
люк открыл на одну минуту –
и шальной подгадал снаряд.

Немцы снова строят переправу,
Связывают наши берега,
Чтобы левый был таким, как правый –
Под пятой жестокого врага.

«Фотокарточка не в моде», –
Говорят ей без конца.
А у мамы на комоде
Фотокарточка отца.

Им мать не напевала колыбельной,
Им не досталось сказок от дедов,
Их сон тревожил рокот скорострельный,
И танков лязг, и причитанья вдов.

Волосы как вихри золотые,
Синева весенних теплых глаз.
Где-то в самой глубине России
Аня Камышева родилась.

Разудалый волгарь Борисов
Воздух резкой ладонью сёк:
– Выше ножку! – кричал. – Артисты!
Выше ножку! Тяни носок!

Хлеба горестные крошки
Вижу я издалека.
Подмороженной картошки
Почерневшие бока.

Помянем Курскую дугу!
В том годе тяжком, в том июле
Гудели пчелы на лугу,
Сказать точней – гудели пули.

Мой сын был слишком мал, чтоб в руки взять винтовку,
Он даже «р» не мог произносить.
Он был забавный, маленький, неловкий,
Но как любил он жизнь и как хотел он жить!

Про жизнь и смерть.
Ущелья пахли дымом,
Он уцелел – один из двадцати.
И, прозванный стократ «неуловимым»...

Парад сорок первого года.
Снежинки на жалах штыков.
И нету иного исхода.
И нету возвышенных слов.

Я не была на той войне,
А кажется – была,
И кажется – в её огне
Вся молодость прошла.

Земля, где мне пришлось родиться,
Жила в предчувствии беды,
Когда ещё стальные птицы
Не пили ладожской воды...