Весна сорок пятого. Детство.
С протезом на вялой ноге
Приплёлся с войны налегке
Кузьмич, что живёт по соседству.

К полосе прифронтовой
Поезд вышел с полустанка.
На вагоне часовой:
Это девушка-мокшанка.

Дед из улья качает вязкий мёд,
Обрезает малину кропотливо…
Славный год!
Он внучатам принесёт...

Везло: до самого Берлина
Он шёл в передовых цепях
И – ни царапины единой,
А гимнастёрка в орденах.

Начиналось прозрение грохотом боя
и тревогой за старую, слабую мать…
Помню ночь: на краю обгорелого поля
я лежу и терплю – мне нельзя умирать…

Смоляне-старожилы
Толпились у горы.
В лесу звенели пилы,
Стучали топоры.

По нашей улице щербатой
Стучали утром костыли.
Отец прошёл войну солдатом
До вражьей выжженной земли.

В минуты ясного виденья
Века мелькают предо мной;
Эпохи славы и паденья
Идут, проходят чередой.

В глаза деревьям хлынул яркий свет.
Он лился меж стволов, он был повсюду, –
Берёза, как светящееся чудо,
Шла по следам давно минувших лет.

У подножья Пулковских высот
Я лежал, и смерти черный полоз
Придавил простреленный живот.
«Ничего, до свадьбы заживет!» 

Кем я был на войне?
Полузрячим посланцем из тыла,
Забракованный напрочно всеми врачами земли.
Только песня моя с батальоном в атаку ходила

Дядя Коля приехал с войны!
Ох, завидуют мне пацаны.
Подхалимствует Шурка-сосед:
У него дяди Коли-то нет!

Когда блокадный город вымер
И выжег этажи пожар,
Одна лишь церковь князь Владимир
Звала последних прихожан.

На перекресток из-за рощицы
Колонна выползет большая.
Мадонна и регулировщица
Стоят, друг другу не мешая.

Слово «Родина» с маленькой буквы
Не умею писать, не могу.
То же самое слово как будто,
Только в чём-то уступка врагу.