Нужна большая мера одиночества,
Чтоб не забыть ни имени, ни отчества
Солдата с перекошенным мешком,
С полей войны бредущего пешком...

В Брянском лесу нет дорог безымянных,
В Брянском лесу нет забытых криниц.
Не по грибы идут ветераны –
Наедине с тишиною побыть.

Меня мальчишкой малым обокрали...
Стояли дни суровы и горьки.
Оставив семьи в горе и печали,
В военкоматы шли призывники.

Перестанут поджигать ракеты
Растревоженного неба синь,
И тогда на Украине где-то
У меня, возможно, будет сын.

Как будто голос он сперва проверил,
Тихонько звякнул – и опять молчок.
И вздрогнул человек.
И не поверил.

Людей, которых нет, ушедшие следы…
До ниточки, до зёрнышка златого
Уйдёт в напев таинственное слово –
Вновь оживут отцветшие сады…

…И вот уже не месяцы, а годы
От этого нас отделяют дня.
Окончены тяжелые походы,
Остыла раскаленная броня.

Я до горечи помню
Обожжённый лесок,
И придонскую пойму,
И придонский песок.

Дотемна от ранней рани
С речки – в поле. Вновь на плёс
Ездит, ездит хуторами
Дядя Фрося – водовоз.

Там, в Берлине, когда уезжал,
Подарила товарищу рота
С тёмной надписью светлый кинжал.
«С нами бог!» – перевёл ему кто-то.

Была земля покоя лишена
Четыре года в грохоте орудий.
И, может, на минуту лишь она,
Над всей землей такая тишина.

Эта станция – как солдатка,
что с войны не дождалась солдата.
На платформе старуха-бурятка
провожает сына, как мужа когда-то
с этой станции проводила.

Я рано просыпался,
Выскакивал во двор –
Как лихо воробьи там
Вели свой разговор!

В эпоху грозную, когда война
В крови и бедствиях проходит перед всеми
И день и ночь земля озарена
Разрывами снарядов, – в это время

Была трава в тот год по пояс
И лес в плодах благоухал.
Мы собирали их на совесть
Не для родительских похвал.