Клуб фронтовой – дворец из теса,
На окнах – шелк от парашюта.
У рампы Леонид Утёсов
Поет, рассказывает, шутит.

Когда вступили мы впервые
В ревущие сороковые
(Но не широты, а года),
Мы не смогли бы, не сумели...

И тогда подошла к нам, желта как лимон,
Та старушка восьмидесяти лет,
В кацавейке, в платке допотопных времен –
Еле двигавший ноги скелет.

Вповалку на полу уснули
Под орудийный гневный гром.
Проснулись рано в том же гуле
Раскатно-взрывчатом, тугом.

Нет праздничной окраски у войны –
Ее глаза огнем опалены,
Ее поля свинцом напоены,
От крови реки все ее – красны.

Мокрый снег белил окопы. Бил в лицо. Глаза слепил.
Сытый лектор в полушубке о грядущем речь вопил.
Он на подвиги и жертвы битый час нас вдохновлял.
По бумажке называя, кто геройство проявлял.

Не знаю, для чего мне продиктован
Такой сюжет – уж слишком он нелеп
Тем, что так прост, –
Как в Праге в продуктовом
Я покупал обычный пражский хлеб.

…А когда меня зароют,
проводив в последний путь,
крикнет птица за горою,
припадет в гнезде на грудь,

Зелены берега Дуная,
Холодна в берегах вода.
Гладь открытую подминая,
По Дунаю плывут суда.

Выйдет на крылечко дед Ерошка,
Развернёт малиновы меха –
И пойдёт в руках его гармошка
Сказочною птицей полыхать!..

Победы достаются трудно!
Передний край кривой траншеей
Пролёг под скальпелем хирурга
У моего отца на шее.

Был озабочен очень
Воздушный наш народ –
К нам не вернулся ночью
С бомбежки самолет

Не заставший былую войну,
Поплотнее укутаюсь в книги
И с надеждой взгляну на страну,
На её пробуксовки и сдвиги.

Над столом висит он, на ковре,
Потемневшей лентою обвит,
По краям немного обгорел
И немецкой пулею пробит.

Сказали вы однажды на уроке:
«А ну-ка, покажи Берлин, дружок!»
Стыда румянец мне окрасил щеки –
Найти Берлин на карте я не смог.