Не люблю я тиканья часов –
Времени настойчивого стука:
В них десятки мертвых голосов,
Памяти докучливая мука.

Есть у моих товарищей-танкистов,
Не верящих в святую мощь брони,
Беззвучная молитва атеистов:
«Помилуй, пронеси и сохрани».

Я ждал тебя всё детство, мой отец…
Вот входишь с вещмешком, через плечо
В свою совсем не новую избу
Несмело, будто скромный, тихий гость.

Там, где радуга над полем,
Где зелёная деревня,
Где гуляют грозы в ливнях
По берёзовым лесам...

На отчем крылечке –
Крыльце золотом –
Закутала плечики
Тёплым платком.

Мы приносили в кухню стулья –
У печки ужин подождать.
А мама, над столом сутулясь,
Хлеб начинала нарезать.

Это будет длиться без конца,
Все, что есть на этом свете, годы…
Провожаю я на фронт отца,
А отец стоит и не уходит.

Мне всё напоминает о тебе:
И записи в блокноте, и травинка,
Та самая, что ты в губах держала
И что забыла в томике стихов.

Июль. Прифронтовые города.
В пыли дорожной, хмуры, бородаты,
Устало шли суровые солдаты
В предощущенье ратного труда.

Квартал горел – там шел смертельный бой,
И дом наш бомбой вражеской расколот,
Но всё же – как нас тянет этот город,
Где мы впервые встретились с тобой!

Не пришлось мне свидеться с дедом,
фотокарточка ни при чём.
Он ушёл в сорок пятом,
победном...

Мне помнятся мальчишеские речи.
Слова звучали с клятвой наравне.
Был каждый этой клятвою отмечен:
– И мой отец был тоже на войне!

Я нынче не читаю, не пишу,
Мне некогда, уже в разгаре лето.
Я луговины росные кошу,
Встаю, как все крестьяне, до рассвета.

Если я не вернусь, дорогая,
Нежным письмам твоим не внемля,
Не подумай, что это – другая.
Это значит… сырая земля.

Смотрите на меня во все бинокли,
Расширьте изумленные глаза:
Я пережил осаду Севастополя,
Хоть не был в нем сто лет тому назад.