Лет пятьдесят или поболе,
в какой-то юбилейный год
воздвигнут по народной воле
солдат.
Шёл 42-й год. Мы отступали к Сталинграду. Где-то недалеко от Северного Донца проходили через хутор. По обочинам молчаливо стояли старики да бабы с ребятишками. Вдруг молодая бойкая казачка подлетела к нашему комбату и, заголяя подол, крикнула: «Драпаешь, гад?! А это немцу оставляешь?!» И тогда он, воевавший с первых дней войны, выхватил пистолет и выстрелил себе в висок.
Из воспоминаний Героя Советского Союза
Владимира Ивановича Сентюрина
Пришёл солдат.
Детишки в доме,
но почему-то нет жены.
Взглянул внимательней.
И кроме
своих
заметил… след войны.
Глазёнки синие горели,
пушился рыжеватый чуб.
– Ты чей? –
ещё не сняв шинели,
спросил.
Хотя вопрос и глуп.
Так,
от растерянности больше.
Понятно –
новый твой сынок.
Ведь там,
в Германии и Польше,
ты тоже женщинам помог.
Сел, закурил.
– А где ж мамаша?
Малыш молчал.
Ответил брат:
– Ушла к соседям мамка наша.
А он – ни в чём не виноват…
– Давно?
– С утра.
– А что сказала?
– Что ты вернёшься и прибьёшь…
Солдат вздохнул,
взглянул устало,
достал складной походный нож.
Нарезал хлебца,
следом – сала,
отпил из фляжки, погодя.
– А как зовут?
– Она сказала,
что с этим подождём тебя…
Глазёнки синие горели,
пушился рыжеватый чуб.
У нежеланной колыбели
сидел солдат.
Войне капут.
Капут, капут беде треклятой,
испепеляющей сердца!
В помин загибшего комбата
он порешил назвать мальца.