Помнишь талую тропинку
на сиреневом снегу
да зелёную плешинку
на высоком берегу?

Зажата в кулаке граната,
Над головою – автомат…
И грустно думать, что когда-то
Ты был таким, как я, солдат.

…Долго ехала, Бога молила,
Ветер смахивал слёзы с лица…
Замираю над братской могилой –
Там, где светится имя отца.

Пусто место мамино с отцом…
Был отец когда-то молодцом.
На коньках вдвоём они стоят.
На меня вдвоём они глядят.

Он был убит. Влетел осколок
Под сердце – будто целил враг.
Размытый осенью просёлок
Хранил его последний шаг.

Да, были Ожеговы, Дали,
Россия оными горда.
Но словари в гробу видали
В те рукопашные года.

Война… Отечество… атака…
Рывок последний на врага…
И осени густая слякоть,
И подмосковные снега...

Я – здоровая, даже живая –
Хлопну створом последних дверей –
И как будто уже забываю
Твой египетский вырез ноздрей.

Хотелось жить, хотелось жить
В простом достатке.
Мальцам родимым теребить
Льняные прядки.

Восходят рассветы, сгорают закаты,
Не знает, не ищет земля тишины.
В трудах и тревогах седеют солдаты –
Герои давно отгремевшей войны.

Деревья тоже воевали
И нас спасали от войны:
Стволы под пули подставляли
И гибли гордыми они.

На отвоеванном вчера лишь полустанке,
Решив отметить дело наших рук,
В накуренной, натопленной землянке
Мы у огня уселись в тесный круг.

Дорога торная, дорога фронтовая,
Поникшие сады, горящие стога,
И в злой мороз, и в зное изнывая,
Идти по ней и вечность постигать.

Шел в ярме огня я, устали не ведая,
Лишь одним дышал я – близкою победою,
Полон упованием единым,
Веря, что заря блеснет над нами
И что вспыхнет солнцем над Берлином
Наше знамя.

«Я – патрон образца сорок третьего года,
Я утерян войной.
Мой владелец – солдат из пехотного взвода –
Там, в земле, подо мной...