Третьи сутки с боем отступаем
От родных, от взломанных границ.
Кружит пепел, как метель седая.
Пахнет гарью выжженных пшениц.

Листая старые газеты,
вглядись, и ты увидишь вдруг
громады первых пятилеток
и вены материнских рук.

Был он пасынком тыла,
и его, как смогла,
не родня приютила –
станция Юшала*.

Да, и я прошел войной,
Полудетской еще походкою,
И дорога легла за мной
Развернувшеюся обмоткою.

На белом мраморе берёзы
Полузатёрлись письмена.
В один из дней, лихой и грозный,
Их здесь оставила война.

Война… В солдата целился солдат,
Взвихряли землю смерчи из свинца.
А я чем был в три года виноват?
За что убили у меня отца?

Ночи в августе!.. Звезды слетали на землю порой.
Над рекою бессонною наша столица дремала.
Называл я тебя утешающей душу сестрой,
Ты в ответ меня братом, лицо приподняв, называла.

Он в нас поверил, командарм,
И мы не подвели:
Мы удержали свой плацдарм,
Клочок земли.

Уставший сейнер у причальной стенки
Покачивает волны не спеша.
Кипит вода чугунного оттенка
За опояской Холмского ковша.

«Я полюбил тебя, взглянув в твои глаза,
И в мире с той поры светло мне только с ними.
Волну несет поток, и молнию – гроза,
А я твержу твое коротенькое имя».

Живём и забываем о войне,
а он, вещун, кружит под небесами
и гукает в кровавой полутьме,
крадётся страх осенними лесами;

Волшебный глаз такси любезно
Мигнет вдали, мигнет вблизи,
К нему взываю, как из бездны:
– До Яготина подвези! –

Если ваше детство тоже пробежало
Переулком Ляминым в Детское Село,
Если переулок Лямин
И для вас, как тихий голос мамин

Моя война.
Войны мы не видали.
Мне года три…
Тобольск…
Кремлёвский вал…

Мы шли. Артиллерийские раскаты
Вещали избавление земле.
В селе дымились взорванные хаты
И головни кровавились в золе.