Аккорд звучал глухим набатом.
Знакомый голос пел о тех,
Кто безымянным пал солдатом
На безымянной высоте.*

Когда товарищ мой упал,
Сраженный пулею, – я знал,
Что завтра в огненном дыму
Я не скажу: «Держись!..» – ему;

На дне окопного оврага
Добыл я гильзу из стены
А в ней – истлевшая бумага,
Письмо, пришедшее с войны.

Я помню, на Волге о лбину быка
Баржа нефтяная разбила бока.
Утихло ненастье, разъяснилась высь.
По берегу утки и гуси паслись...

Душа моя укромная,
Зачем поём с тобой:
«Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой!»?

Я теперь в любом бою не робок,
Третий год – тяжелые бои.
И со мной всегда идут бок о бок
Верные товарищи мои.

Москва моя, на каждом слове
Твоих приказов боевых –
Запекшиеся капли крови
Солдат погибших и живых.

По заснеженным доскам топая,
лейтенанты танцуют русскую.
Завтра ждёт их судьба окопная,
скоро вслед им помашут ручкою...

Отчизна! В дни невзгод и муки
Твоей судьбы я не бежал:
Надел шинель, винтовку в руки,
А за ремень заткнул кинжал.

Ночь отошла, издерганная боем,
Утихли канонада, минный визг.
И над слепым, осунувшимся полем
Катился солнца пулеметный диск.

Невыносима, огромна, страшна –
вечная братских могил тишина…
Тысячи шумных, весёлых ребят –
не шелохнутся, не зашумят…

По безлюдным проспектам оглушительно звонко
Громыхала на дьявольской смеси трёхтонка.
Леденистый брезент прикрывал её кузов –
Драгоценные тонны замечательных грузов.

Когда опять гремит салют,
Когда звенят медали,
И режут хлеб, и водку пьют
За то, как воевали;

Красны, скучны, нервозны крыши,
Нелёгок, мрачен звукоряд.
Ну хоть убей, а мне б не слышать,
Как на немецком говорят.

Стихи! Они пришли ко мне
В солдатском ватнике, в огне.
Пришли, все сны мои поправ,
С траншей, санбатов, переправ.