Нынче парк, где когда-то кирпичный завод
исходил сладковатым дымком похоронным.
Слышу голос, как будто бы кто-то зовёт:
– Помяни нас… –
Вокруг лишь скворцы да вороны.
Моей маме Серафиме
От Фонтанки декабрём блокадным
вдоль разрух к Никольскому собору
мать идёт (а я ещё «за кадром»)
и несёт подарочек с собою.
Семенит, ведь еле держат ноги,
по Сенной, над нею – снега зёрна,
с хлебушком, чтоб дать потом убогим,
бережно в кармане припасённым.
Между артобстрелами затишье
от врага – мол, малость пожируйте…
А в каморке дворницкой детишки
ждут у остывающей «буржуйки».
Батюшка скорбит от аналоя
на прореху в стенке: – Помоги нам,
Господи… Осталось только трое
певчих, остальные – по могилам…
А меня здесь нет ещё в помине,
нет ещё в записочках заздравных,
это уж потом дадут мне имя
здесь, в купели, и признают равным.
Я в конце сороковых явлюсь здесь
сорванцом, хотя ещё младенцем,
матерью гордясь, мол, полюбуйтесь
на сиё молитвенное действо!
Выживут и брат мой, и сестрёнка,
тешась кипяточком с сухарями,
и отец живым вернётся с фронта.
Знать, Любовь какая-то над нами.