От Фонтанки декабрём блокадным
вдоль разрух к Никольскому собору
мать идёт (а я ещё «за кадром»)
и несёт подарочек с собою.
Припомнил жизнь свою старик:
«Чудно!
Да мне ли довелося?..»
Распахнут жёсткий воротник,
Зажата в пальцах папироса.
Чтоб не тревожили его,
Глухим сказался домочадцам.
Темно ль за окнами, бело…
Сидит он тихо час за часом.
Неужто это было с ним?
Да полно!
Быть того не может.
Нелеп,
Как жизнь, необъясним
Сквозь время голос, что тревожит:
– Не пропадай, прошу тебя!
Мы потеряемся, как дети,
В просторах белых декабря,
Среди дорог и лихолетий.
В толпе шинельной,
В давке тел
Взгляд обжигал его, был близко…
Он оглянуться захотел –
Так и не смог, толпой затискан.
Он пил за дружеским столом,
Пел с хрипотцой, забыв весёлость,
Он думал – жизнь пошла на слом,
А это лишь ломался голос.
Забыв про сон и про еду,
Судьба в строю кричала: – Левой!.. –
Через войну,
Через беду
Проволокла – не пожалела.
Он жизнь прожил, как будто был
На празднике, что шёл на убыль.
У девушек, что он любил,
Теперь уже поблёкли губы…
Гремит посудою сноха,
И внучку манит грай весенний,
Лишь в комнатушке старика
Иных времён витают тени.
Среди живущего всего
Он жив лишь тем далёким счастьем.
Чтоб не тревожили его,
Глухим сказался домочадцам.