Свет мой, кому это может быть интересно –
как над зелёным полем кружился «мессер»?
Как над тремя малютками мама лежала,
как она пальцы в землю до крови вжимала.

К слепым и полузрячим
На госпитальный свет,
Должно быть, наудачу
Забрел к нам Архимед.

Я не был на фронте, но знаю,
Как пули над ухом свистят,
Когда диверсанты стреляют
В следящих за ними ребят...

– Вперед! За Родину, друзья!
В руках сжимая автоматы,
По влажным брустверам скользя,
В атаку бросились солдаты.

Без боли колет воздух туя.
Береза бело-золотая,
Сама себя живописуя,
Пылает, блещет, облетая.

Сумрачно в Трептов-парке,
Утренняя тишина…
В немецких венках неярких
Русские имена.

Манёвры!
– Начинаются манёвры! –
Опять кричит газета на столе.
Как змеи, где-то вновь ползут минёры
И сто смертей приказа ждут в стволе.

На дне окопного оврага
Добыл я гильзу из стены
А в ней – истлевшая бумага,
Письмо, пришедшее с войны.

Ты, внучок, похож на деда очень:
Чуб такой густой, как у меня,
Взгляд суров и чуть сосредоточен,
К нашим ты относишься корням.

Застряла кухня – не беда,
Он лишь ремень подтянет туже,
Но после боя, как всегда,
Солдату сон, хоть малый, нужен.

Собор Успенский под луной,
От времени заиндевелый.
Прекрасен Белозёрск зимой –
Как крепость снежная, он белый.

Дорога нас вела не к дому,
А по жнивью чужих полей.
Где в небо, словно в синий омут,
Входила стая журавлей.

За всю войну – ни тюбика помады,
Подведены чуть брови угольком…
Девчонки в гимнастерках рядом с нами,
Смешливые, доверчивые взгляды

Срезанный осколками снаряда,
Словно в поле скошенная рожь,
Человек упал, а с неба градом
Сыплется свинец, как дождь...

Пахали бабы на себе:
Таскали плуг тяжёлый.
Пахали бабы на себе
Устало и безмолвно.