Угрюмый вечер в тишине окрестной
багряный тон на сизый тон менял.
Я синий снег лопатой поднимал,
бросал – и вдруг… далекий плач оркестра

Снежок ноябрьский белой дымкой
Припорошил кремлевский сад.
Враг у Москвы. В осаде Химки.
Но мы выходим на парад.

Если в руки возьму я гитару –
Фронтовую подругу свою –
То она мне напомнит о старом,
И о пройденном струны споют!

Она была толста и некрасива.
И дула шнапс не хуже мужиков.
Не хуже мужиков басила
и лаялась – не хуже мужиков.

Иначе жили до войны, совсем иначе.
Листаю бабушкин альбом и плачу, плачу.
Не оттого, не оттого, что помню мало,
что никого из них в живых я не застала.

Как пред дубравой, что зимою
Не дрогнет от жестоких вьюг, –
Склоняюсь низко пред тобою,
Мой добрый, непокорный друг.

Школа в сорок первом.
Нам, ученикам,
Больно бьёт по нервам
Чтенье по слогам:

Тихий вечер, пропахший мятою,
Сквозь года осколок прожёг.
Я стою в деревне Клемятино –
В незнакомой, но не чужой:

Стадо хранил, разрешал и вязал,
Зрел покаянье и вины.
Как-то пред самою смертью сказал:
– Ночь будет долгой и длинной.

Каждый по-своему
утверждает себя.
Один расписывается на храме:
«Здесь был Вася»...

Увязли в грязь. По сторонам –
Вода меж кочек тут и там,
Березы стройные стеной
Вокруг стоят передо мной.

«Давно всё названо на свете», –
Я думал в восемнадцать лет…
Глотая пыль, босые дети
Шли за повозками вослед.

Прохладой горной дышит грудь,
Блаженный полумрак…
– Откуда, всадник, держишь путь?
– Из города в кишлак

Пришёл с простреленной рукой,
Но слава ветру, что живой.
От ветра дрогнула рука,
Прицел нарушив у врага.

Гремели раскаты
В военных закатах…
Всего девять лет было ей!
Она через речку...