До костей я продрог, за киосками вскоре
Я окурок нашёл, раздобыл и огня.
– Что ты сделал для фронта? – плакат на заборе
Тыкал пальцем презрительно прямо в меня.

Философом не был мой юный отец!
Но, с вечною мудростью дружен
И зная, что я человечеству нужен,
Женился на маме мой юный отец.

Ты писал мне перед самым боем,
В час, когда бросало землю в дрожь…
Я не знаю – где ты, что с тобою.
Но я верю: ты ко мне придешь.

Их остается меньше с каждым годом,
Уходят навсегда фронтовики.
И важно им узнать перед уходом,
Что их дороги были нелегки

На погонах по лычке,
Из-под шапки – бинты.
В двадцать лет – фронтовичка.
В двадцать – с пулей на «ты».

Какие мне, бывало, снились сны
Военною зимой перед рассветом!
В них таяли на языке конфеты
И мучило предчувствие весны.

Под огнем на берегу реки
Залегли усталые стрелки.
Золотая рожь сверкала рядом,
А во ржи синели васильки.

В каком неистовом молчанье
Ты замерла, притихла, ночь!..
Тебя ни днями, ни ночами
Не отдалить, не превозмочь.

Это я был на бронеплощадке –
Долговязый, робкий, молодой?..
Немцы клали в шахматном порядке
Мины – неминуемой бедой.

К не отданным еще краям,
Где встанут холмики могил,
К еще не начатым боям
Солдатский поезд уходил.

На просоленном просёлке
где-то возле Каргалы*
кони слабы, крепки волки,
седоки белым-белы.

Стоп-кадры детства в памяти моей,
сознанья вспышки первые, святые…
Деревня, май, зелёный дым ветвей
и свежих срубов смолы золотые...

Земля моих предков – в тумане густом,
Он черной повис пеленою:
То раны дымятся на теле родном,
Истерзанном дикой ордою.

Да, я из тех, чей трудный поиск слова
Сопровождался валом огневым.
Я – рядовой, поющий рядового,
И не могу прикинуться иным.

Провонявший порохом, небритый,
С розоватым шрамом вдоль лица,
Прибыл я с войны незнаменитой
И попал в объятия отца.