В церквушке старого села
По убиенным
Звонят, звонят колокола
По незабвенным.

Томилось мясо на огне,
В час отдыха точились косы –
Никто во время сенокоса
Не мог и думать о войне.

Погасли звезды в полумгле багровой.
Тянуло дымом горестным с реки.
Мы шли на фронт по площади Дворцовой,
Примкнув к винтовкам новеньким штыки.

И только бы девчонке стать красивой –
В окопы оступилась тишина!
И пушки, сплюнув смазку, пробасили:
А вот на красоту вам, вот война!

Была, как месиво, дорога,
Был нескончаем долгий путь.
Хотелось отдохнуть немного
Да и горячего хлебнуть.

Где же, где та телега,
Что спасла мою быль?
Зимы ль скрыли под снегом,
Вся ль рассыпалась в пыль?..

Вон в небе журавли… Куда стремится
Высокий и нестройный их отряд?..
Под ними сёла курские горят,
И негде отдохнуть усталым птицам.

В час утренний по городу шли роты
Так весело, в шеренгах горожан.
Замолк оркестр, и только шесть ударов
Бил барабан.

На бал в Кремле его не приглашают –
Там те, кто не носили сапоги.
А он в них шел в Берлин через Варшаву
И возвратился с фронта без ноги.

У дома барачного типа
причалила старая липа.
Смотри-ка, осталась цела,
все горести пережила.

Здесь дубы не сведёшь, как бывало, в полки –
Редкой цепью стоят на поверке вечерней.
И окопы ожине* лежачей мелки,
И ползут лишь терны по ходам сообщений.

Маньчжурия. Идут машины наши
Вдоль улиц глинобитных городков.
Нам женщины опять руками машут,
Сияют счастьем лица стариков.

Парил в небе коршун, как праздничный Бог,
Белела дорога средь желтых хлебов.
Она, полевая, коня веселила,
По мостику, бричкой гремя, проходила.

Говорит немецкий гад:
– Нет страшнее местности,
Чем советский Ленинград
И его окрестности.

Все, что пригодилось, с танка сняли.
Только те не тронули места,
где пробил снаряд уральской стали
крупповскую сталь.