Внесли два дюжих санитара
Носилки в познаньский вокзал.
Внесли, поставили на нары,
И я невольно рядом встал.

Силу тяготения земли
первыми открыли пехотинцы –
поняли, нашли, изобрели,
а Ньютон позднее подкатился.

Это было в Брестской области
В год, когда сердца людей,
Будто бы у края пропасти,
Колотились тяжелей.

Помеченной воронками тропою
Через кусты, избитые осколками,
Меня когда-то вынесла из боя
Курносая девчонка с рыжей челкою.

На чей-то зов, на чей-то свет
дорогой звёздной
издалека, по руслам лет,
приходят вёсны.

– Стой! – сказал комбат, и упал батальон.
Ночь, как чёрный дым с четырёх сторон.
Тишина! На войне, словно гость, тишина.
А в родимом краю ждёт-пождёт жена

Полем, вдоль берега крутого
Мимо хат
В серой шинели рядового
Шел солдат.

Взволнована важной причиной,
Старушка сюда забрела.
Простой полушубок овчинный
Она в партбюро принесла.

Мы идем. Кишинев предвесенний…
Бродит ветер по нивам седым,
И на запад, как тень преступлений,
Отступает пожарища дым.

Посередине всей России,
На самом краешке села,
Три пацана в избушке жили,
А на земле война была.

Врезалось в память:
Дождь приплясывал,
Дорога была мокрой и скользкой,
И ехал по ней инвалид в коляске.

Здесь нет живых и неживых,
Здесь нет своих и несвоих.
Пришли иль не пришли с войны
Все, Родина, Твои сыны

Я помню жатву – в хлопотах, заботах
Засушливых послевоенных лет,
Как жницы-бабы, мокрые от пота,
Косили трудный, но так нужный хлеб.

Это мама у рояля,
И волос каракульча.
Я сижу под ножкой, зная,
Кто я, для чего и чья.

Не забуду тёмную землянку
И ту ночь, прошедшую давно.
Пахли стены вешней солодянкой*,
Пахли, точно пряное зерно.