Ах, суд потомков! Он, понятно, прав.
Суд с высоты, чтоб в мелочах не мешкать,
Где в том числе и я, к земле припав,
Судьбу свою прикинул в перебежке.

Совсем не сказочна она –
Солдат военная страда.
Она даёт постичь сполна
Смертельный смысл её труда.

В чешской деревушке у садов зеленых
Встала после боя танковая часть.
Запылились хлопцы, им воды б студеной –
В самый раз помыться и напиться всласть.

Вкус горелого сахара, сладковато-прогорклого,
Для мальчишек военной поры
новым лакомством ставшего, –
Как пролог той грозы, небывало жестокой и долгой...

Разгуделась придорожная струна,
Поразохался корявый березняк.
Ой, душа моя, родная сторона, –
Обезлюдевший тоскующий большак.

Рассказывала матушка, бывало,
Как покидали милые края,
Как при разлуке сердце горевало
И шелестели грустно тополя.

…Я слышу в их напевном звоне
Команду «смирно!» на перроне
И поцелуя горький всхлип,
И рвущий сердце женский крик,

Помню военное лето,
вкус молодой лебеды
да за околицей где-то
поступь неясной беды.

Я тороплюсь меж черными домами,
Проводником мне служит неба клок.
Я захожу в убежище… Огнями
Сверкающими залит потолок.

На скамейке возле хаты
Я смотрю, как в бабьи сны
Полстолетия солдаты
Всё идут, идут с войны.

Обледенелая дорожка
Посередине мостовой.
Свернешь в сторонку хоть немножко –
В сугробы ухнешь с головой

А дядя Доржи не говорит, не слышит,
смеётся беззвучно и улыбается – от души.
И каждый день он мне что-нибудь пишет,
и так мы беседуем с дядей Доржи.

Легла на горы мгла глухая.
На берег густо тень легла.
Как чуткий зверь, из-за Дуная
На мягких лапах ночь пришла.

Война! мы слышали далекий гром,
Мы видели ее пожары –
Они вставали огненным шатром
Над рощами Гвадалахары.

Белой ночью, в разгаре весны
человек возвращался с войны…
Вот поросшие мхом сосняки,
деревенька у самой реки...