Но кто там зарёванный, кто там?
И в сердце навек запеклось,
Что многим моим одногодкам
Дождаться отцов не пришлось.

Как ночь темна! Ни облака кругом,
Ни сопки рядом – только тьма густая…
Ваш сын не спит. Он вспоминает дом.
Вас вспоминает, мама дорогая.

Девятое мая, а сердце в кольце –
Держу оборону.
Все думы и слёзы мои об отце
Горьки и солёны.

Шел в атаку яростный сорок первый год.
У деревни Крюково погибает взвод.
Все патроны кончились, больше нет гранат.
Их в живых осталось только семеро молодых солдат.

Не сочинял я ни стихов, ни песен,
Когда судьба свела меня с войной,
Где среди мхов, болот и рыжих сосен
Я стыл в окопе раннею весной.

Я помню это утро в старом Минске:
Был выходной, сияло солнце, и народ
на озеро, на праздник собирался.
И вдруг на небе – стая страшных птиц.

Здесь фундаментов камень в песок перемолот войной,
В каждой горсти земли затаился смертельный осколок.
Каждый шаг продвиженья оплачен кровавой ценой –
Лишь девятой атакой был взят этот дачный поселок.

В классе очень холодно.
На перо дышу,
Опускаю голову
И пишу, пишу.

Вот печальный и ласковый склон,
Три старухи-берёзы белеют, горюя.
И роняет, клонясь над могилами, клён
На чугунные списки листву золотую.

Уже не первый раз на Родину мою
Кичливый алчный враг упорно посягает,
Но неминуемо в чужом краю
Он гибельный конец бесславно обретает.

Шел обстрел, и влипали в бруствер
Молодые солдаты.
Новичков приводили в чувство
Иногда – матом.

В Германии хотелось мне увидеть один Рейхстаг.
И я его увидел.
Пусть нет на нём АВТОГРАФОВ ПОБЕДЫ,
Их стёрли, перестроили Рейхстаг...

Она войдет навеки в каждый камень,
Оставит след беды и стужи злой.
Изгнать ее не сможет даже пламень
Дневного солнца, раскаленный зной.

Мы в двадцатые годы родились,
В тридцатые мы взрослели,
А в годы сороковые
Мы поняли,

Бросая наземь дыма сгустки
На утихающем ветру,
Наш поезд в каменном Иркутске
Остановили поутру.