Бой прогремел. Но хмуро на душе.
Заходит сердце горечью знакомой.
Опять не спится. Душно в блиндаже.
И мышь возню заводит под соломой.

В бою под Ленинградом
Убили не меня,
В воронке от снаряда
Зарыли не меня.

У отца шершавые ладони –
Не из лёгких было ремесло.
А когда играл он на гармони,
Слушать собиралось всё село.

Можно было б рассказать всё это прозой.
Может быть, но мне стихами как-то ближе.
Просто жили муж с женою – скромно-просто;
И наследник рос у них – сынишка рыжий.

Тихо кружится звёздная сфера,
Светит млечная пыль на сосне.
«Разворачивай пушку, холера!» –
Это папа воюет во сне.

Всё сдвинулось – прошли века,
Иль жизнь прошла? – и не заметил.
Негаданно-нежданно встретил
В земле неблизкой – земляка.

В каждом городе, в посёлке и в селе
Каждым именем священны и велики
Обелиски, обелиски по земле,
Словно боль, окаменевшая на вскрике.

Я читаю отцовские письма.
Сорок пятого года они.
Как иссохшие блёклые листья,
Как сметённые временем дни.

В мае русские солдаты
Взяли с боем перевал
И на склонах гор, в Карпатах
Свой устроили привал.

Я убит подо Ржевом,
В безымянном болоте,
В пятой роте, на левом,
При жестоком налете.

Партизан – перелетная птица.
Отдохни у ночного костра.
Полечи мою рану, сестрица,
Собираться еще не пора.

Они насквозь у нас пропитаны
Пороховым солдатским потом.
А сколько верст прошли мы с битвами
По большакам и по болотам!

У коменданта была привязанность к догам.
И был экземпляр – на голову выше всех.
Даже эсэсовцы боялись собачьего бога.
И вот этот зверь шагнул величаво на снег...

Туман и туман, и туман,
Февральская мутная мгла.
Отец не поднимет стакан
Гранёный...

Минута молчания… День торжества и печали…
Листва молодая над чёрным безмолвием плит.
В спокойное небо, высокие светлые дали,
Как штык пехотинца, вонзён обелиска гранит.