Мы шли и шли в атаки неустанно.
Берлин пылал. Дымился каждый дом.
А май свечами украшал каштаны
В разрытом парке, где катился гром.

Не на год, не на десять лет, – надолго
И с какой-то щемящей тоской
Я запомнил тяжелые надолбы
В сорок первом году под Москвой.

Мне так высоко и удобно
У папы на сильных руках…
Запомнился день тот подробно –
До маминой кофты в цветах.

Сквозь пули, шрапнели и грозы
Отец улыбается мне.
Расправили листья берёзы,
Трава зелена на земле.

С сорок первого года пусты закрома,
С сорок первого года до сорок шестого.
Вот я в школу иду вдоль забора пустого,
Вот я в школу иду. Там – еда задарма.

В залпах последних,
в последнем дыму
наше на свет появление.
Салюты и песни, и – пусто в дому –
послевоенное поколение.

Провода гудят, как нервы перед боем,
натянутые, как провода.
Мы устало окопы роем:
скоро танки придут сюда.

Башня
кирхи немецкой
видна из окна.
Эта кирха весьма знаменита;

Даже птиц веселых голоса
Можно обвинить сейчас в крамоле.
Разве здесь не видят небеса,
Что мемориальным стало море?

Моя война.
Войны мы не видали.
Мне года три…
Тобольск…
Кремлёвский вал…

Продвигаемся вперед
Медленно вдоль поймы.
И осталось на весь взвод
Сорок две обоймы.

В дни войны фашисты
устроили в ней застенок
Возле рощи сумасшедшей
За разбитым большаком...

От могил, позаросших
осенней травой,
Отшатнулась кладбищенская
тишина.

О, женщины «Трёхгорки»,
Бессильна слов листва,
Закаменели в горле
Нежнейшие слова.

В двадцатых годах в Коломне
Служил рядовой Чернышёв.
Он свято присягу помнил,
По многим фронтам прошёл.