Едва приподнимутся флаги
Над ровною гладью залива
И дрогнут в зеленых глубинах
Прожорливых рыб плавники,

Горит в сердцах у нас любовь к земле родимой,
Мы в смертный бой идем за честь родной страны.
Пылают города, охваченные дымом,
Гремит в седых лесах суровый бог войны.

Шел туда и обратно
Я с войной и без войны.
Отдыхал не многократно
У березы, у сосны

В нахмуренной чаще глубокой,
Где ели прямые стоят,
В землянке, во тьме одинокой
Живёт одинокий солдат.

Ленинградская очередь!
Ты меня не гони,
Ты, блокадная очередь,
Душу мне сохрани…

Горька у старика судьбина.
А всё проклятая война!
Дала медали, ордена,
Но отняла жену и сына...

По фронту мертвое затишье,
Ни огонька, ни звука чтоб…
Поднимешь голову повыше –
Увидишь вражеский окоп

Стёршаяся книжка записная
С алфавитом адресных листов.
Вот листаю и почти не знаю:
С кем, как прежде, встретиться готов?

Брожу среди руин Рейхстага.
Под щебнем в мусоре бумага,
С гербом империи у края,
Бесшумно тлеет, догорая.

Мы так давно, мы так давно не отдыхали.
Нам было просто не до отдыха с тобой.
Мы пол-Европы по-пластунски пропахали,
И завтра, завтра, наконец, последний бой.

Цейхгáуз* – в чёрной копоти.
И рельсы, и пески.
В далёком гуле-топоте –
Тревожные свистки.

Над миром шальная вьюга
Не может кипеть всегда –
И солнце расправит брови,
И небо придет в себя.

Звезды январские тускло мерцали,
Словно потрескивая в синеве,
Стыли, дымились, оледеневали
Проруби на неве.

Едва война сменилась миром
И стала тишь, куда с добром,
Вдруг, неподвластный канонирам,
Из тучки выкатился гром.

После дождя в окопах грязь,
Да тишина, да дым махорки.
В такую б пору в самый раз
Пройтись босому по пригорку.