Начальных дней военных крестница,
В неувядаемой красе
Который год моя ровесница
Стоит у Минского шоссе.

Был я запевалой в нашей роте.
И в походе – только отчий край
Я припомню – на высокой ноте
Вдруг звучит команда: «Запевай!..»

Без судьи, без церемониала
Начиналась вечером игра.
Сборная соседнего квартала
Вышла против нашего двора.

На первых аллеях, на саженцах парка
весенний закат догорает неярко.
И резче видны очертанья растений,
неровные ветки и робкие тени.

Мы с ним вели железную игру,
С немецким снайпером.
И жизнь была в ней ставкой.
Затеянная гитлеровской ставкой

Никто не забыл в батальоне
Стремительный марш на Хобей…
Китаец застыл в поклоне
У нищенской фанзы своей.

Там, где хмурые кедры-молчальники
Озаряет закатный пожар,
Колдовал я, бывало, над чайником,
Золотистый готовя нектар.

Родилась гимнастёрка в поле,
Хлорофилла вбирала вволю.
И шумели, словно листва,
Подраставшие рукава.

Под чёрным плотным покрывалом
В бессильном гневе и мольбе
Оно стонало и рыдало –
И было мне не по себе.

Деревьев золотеющая сень.
Шумит сентябрь берёзовый в России.
Наверное, в такой же ясный день
Погиб на фронте старший брат Василий.

Дарья Власьевна, соседка по квартире,
сядем, побеседуем вдвоем.
Знаешь, будем говорить о мире,
о желанном мире, о своем.

В центре России оно – в Подмосковье.
Прижалось к горе, как родинка к лицу.
Памятью каждый из нас прикован
К этому маленькому сельцу.

Печальны были мамины глаза,
В них пелена горючих слез стояла.
И все слова, что я тогда сказал,
Она в душе своей запоминала.

Я прошел по стране
Той же самой дорогой прямою,
Как ходил по войне
С нашей армией 27-ю.

Вповалку на полу уснули
Под орудийный гневный гром.
Проснулись рано в том же гуле
Раскатно-взрывчатом, тугом.