В поле, ручьями изрытом,
И на чужой стороне
Тем же родным, незабытым
Пахнет земля по весне.

Под небом суровым и нежным
Дорогой, что помнит бои
Шагает опора твоя и надежда,
Отчизна, солдаты твои.

Былые забудутся беды,
и грохот снарядов, и пламя,
когда над нами Победа
взмахнет молодыми крылами.

Не раз, не второй и не сотый
От крепости немец отбит.
Уже как пчелиные соты
Все стены, а крепость – стоит.

Кинохроника. Сталинград.
На экране – кромешный ад.
Замер в ярости сельский клуб,
Как спрессованной боли куб.

По-за спиной все те же шепотки
И те же осуждающие вздохи:
Он по сей день, мол, вьет еще витки
Вокруг одной-единственной эпохи.

Простите, мама, брат, жена,
И сын, и бабушка, и тесть:
Вот-вот закончится война,
Но мы успели в ней сгореть.

Тише ласточки – резвые птицы,
Тише, май, наполняй небосклон,
Потому что мой мальчик в ресницах
Держит детства последнего сон.

И хоть бабушку ни разу
не видала, по рассказам
знаю я, что как немилость
ей собаки злые снились...

«Прилетели бы жаворонки,
а вёснушка будет», –
Говаривала бабушка.
И снова принималась за своё.

…И ты не простишь никому ничего?
…Я помню, как в детстве, в сумятице мая,
Не зная ни имени, ни своего
Родимого дома, неверно ступая,

Орден Красной Звезды и медаль «За отвагу»
Протянул мне сосед чуть дрожащей рукой.
И, заплакав, сказал: «Этот орден за Прагу,
А медаль получил я за то, что живой.

До сих пор взрываются
                           на минах,
Погибают люди до сих пор.
Где-то по оврагам и лощинам
Бьет война проклятая в упор.

Пили бабы самогонку.
Дёшево – да зло!
А вдогонку пели звонко,
чтобы за село...

Когда разразилась война,
Душа у меня изболелась:
Туда, на границу, к бойцам
На помощь прийти не терпелось.