Кто-то в детстве мяч гонял ногами,
Кто-то плакал от больших утрат…
Боль мою делил я с голубями,
Тишину встречая по утрам.

Мой тесть – военный ветеран,
Мужик весёлый и сметливый,
Прошёл через войну без ран,
Отмеченный судьбой счастливой.

Всё спиртное в рюмки слито,
Всё до капли, как роса,
В той артели инвалидов,
С вывеской «Универсал».

Дочитали мы страницу.
Всё. Пора ложиться спать.
– Пап, а как они в больницу?
Им ведь, раненым, не встать!..

Была земля от бомб рябою,
Был воздух рваный и рябой.
И Кёнигсберг средь поля боя
Кромешный ад являл собой.

Овеянный славною былью,
Идет он, упорен и строг.
Дорога вздымается пылью
От русских солдатских сапог.

В час, когда месяц двурогий
Сеет в окна свой свет,
Дядя Миша трогает ноги,
Ноги, которых нет.

Нет, не забуду никогда, как целился фашист в меня,
Как он жестоко истязал моих детей, мою семью,
Как школу, где учились мы, лизали языки огня
И как, прищурившись, палач стрелял спокойно в мать мою.

Всё было: обиды и страх,
и сердце стучало устало.
Травинкой на минных полях
терпенье мое прорастало.

В город переехал дядя Яков.
Вновь с бессонницею до утра одни…
Корни перерублены. Однако
Даже мёртвые болят они.

Здравствуй, папка! Ты опять мне снился,
Только в этот раз не на войне.
Я немножко даже удивился –
До чего ты прежний был во сне!

Места боев затянуты травой,
А шевелюры наши поредели,
Но, возникая в песне фронтовой,
Война пошевелит осколок в теле.

Ни разу я не плакал на войне…
А возвратившись на родное поле,
Глаза свои зажмурил поневоле;
Печаль великая сдавила сердце мне.

Был сумрак ночи выстрелами вспорот,
Лизал огонь разрывы дымных туч.
С последней частью он покинул город,
Квартиру запер, уходя, на ключ.

Кнут – немецкий генерал –
Загодя печатал бланки.
Прокатиться он мечтал
По Садовой и Фонтанке.