Уже война была побеждена –
Нещадно, многотрудно, всенародно,
Мы прорастали, словно семена,
Из будней не особо плодородных.

Девушка, эй, постой!
Я человек холостой.
Прохожая, эй, постой!
Вспомни сорок шестой.

Я их нашел в стране чужой,
в дымящихся руинах.
И побледнел. И взял с собой
в Россию из Берлина.

То ли ангел-хранитель устал,
То ли где-то на марше отстал,
Что случается, в общем, нередко,
Но в то утро, не зная о том...

Я сам отголосок войны,
А полной боюсь тишины.

Под землею в глубине
С фонарем сидит громила,
Он на карту на стене
Смотрит мрачно и уныло.

Мы учились по книгам, где были заклеены маршалы.
Мы наклейки срывали – взглянуть на личину врага.
Ничего не стояло меж нами, мальцами и старшими –
Одинаково всем была Родина нам дорога.

Была война, и служил меж нас
Солдат из-под Старой Руссы.
Так вот – я вам расскажу сейчас
Балладу о странном трусе.

Я ждал тебя всё детство, мой отец…
Вот входишь с вещмешком, через плечо
В свою совсем не новую избу
Несмело, будто скромный, тихий гость.

Над братской могилой – вечерняя тишь,
Лишь ветер играет листами,
Но ты одиноко упрямо стоишь,
Как будто здесь что-то оставил.

Кто б мог подумать, что дотопаю?
Кто б мог поверить – доживу?
Не подорвусь перед окопами,
не рухну в красную траву,

В пилотке со звездой,
Без автомата,
Глядит в окошко милого села.
Вот постучится...

Над полями шумный трепет дня…
Солнце жарит – хоть пеки картошку!
Подгоняет бабушка коня:
– Ну, шагай, соколик, понемножку!

Могила братская. И вечер так свинцов...
Стоит старик, тень приросла к асфальту.
А боль земли прошла через лицо,
Как трещины сквозь плиты Бухенвальда*.

На морозе стынут танки
В тишине лесных дорог.
Из одной глухой землянки
Вьётся медленный дымок.