Железный холод подступал к Москве,
Огонь и стужа встретили врага,
Штыки мерцали в грозной синеве,
И голубели жесткие снега.

Кто песнь поет, тот жить еще стремится,
Ему не страшен мрак небытия,
Он верит в то, что в спертый дух темницы
Ворвется ветра свежего струя.

Вокруг бои, вокруг сраженья.
В дыму пожарищ меркнет рань…
Седьмые сутки в окруженье –
Болота, топь и глухомань.

Бойцы артиллерийские
Бьют в черепа арийские, –
Под нашими снарядами
Ложатся немцы грядами…

Не смотрит Валя фильмов про войну,
Ни местных и ни тех, что на страну.
Не смотрит, хоть прошло немало лет…
Работа, стирка, завтрак и обед...

О моей родословной до седьмого колена
Не глаголет геральдики вязь.
Были ратаи* предков моих поколенья,
И бойцами дружин становясь...

Ты не любил рассказов о войне:
«Мы были и защитники, и судьи, –
Сказал однажды. – Вся война, по сути,
Навеки запечатана во мне…»

Войдет тихонечко в палату,
Скрестивши руки на груди,
И шепчет: «Танечка, не надо,
Не надо – спящих не буди».

Я тоже рос средь уличной шпаны.
И будущность была во тьме сокрыта.
И, к танцам в клубе выгладив штаны,
Я клал в карман кастет из текстолита*.

Встрепенитесь, честные сердца,
Содрогнись, земля джигитов смелых:
Сын-алтаец старого отца
Оставляет в доме престарелых.

Мне снится война по ночам,
Всё чаще, настойчивей снится;
Пылает сосна, как свеча,
И падают мёртвые птицы.

На фронте мы не думали о нервах –
Война кроила землю под погост,
А из траншей бойцы в шинелях серых,
Бывало, поднимались в полный рост.

Дышит болью войны неохватная даль –
Не собрать всех цветов мне с кровавых полей...
Вам с рожденья твердили, что люди – как сталь,
И что «гвозди бы делать из этих людей».

Как скудные от века солонцы
(Отмеченные сходным постоянством),
Судьбою наделили нас отцы,
А попросту – упорством и упрямством.

Он мучился в госпиталях,
Израненный и молодой.
Но выжил – и на костылях,
С медалью вернулся домой.