Нас четверо в окопе. Дождь идёт,
погодка – никому не пожелаю…
На левом фланге злится пулемёт.
На правом фланге миномёты лают.

Подымите заздравные чаши, друзья!
Он родился уже, он идет, –
За него и непьющим не выпить нельзя –
Сорок третий сверкающий год!

Вижу я:
Походным шагом ровным
Ты идёшь бессменным часовым
По холодным вышкам танкодромным...

Я видел однажды, как шли в рукопашный матросы,
Как сдвинули все они вдруг бескозырки на лоб.
Потом побежали. А день был февральский, морозный,
А снег был таким, что слепил за сугробом сугроб.

В домотканой выцветшей черкеске,
Улыбаясь ясно и сурово,
Он сидит на ветерке нерезком,
Смуглый от дымка порохового.

Стоял на берегу в глубоком я молчанье.
Спокойно было ты, о море, и бело,
Подобно облаку, шло от тебя дыханье,
Струящее, как пар, молочный пар, тепло.

Утро. Невский залив. Катер тянет всё ниже.
И в холодной воде еле теплится жизнь.
Командир мне сказал: «Вам приказано выжить!
Так что ты, старшина, как-нибудь продержись!»

Комплект газеты «Правда»
За сорок первый год.
Почины и парады:
«Дадим!»...

Есть Родина-сказка.
Есть Родина-быль.
Есть бархат травы.
Есть дорожная пыль.

Много сложено песен
О битвах, гремевших когда-то.
У тогдашних мальчишек
Сегодня виски в седине.

От последней антенны осени
до незримой дрожи весны
ледяные снега и проседи
в волосах. И седые сны.

Я иду на запад. Я тобою
Назван солнцем! Так зачем рыдать?
Словно солнце, утренней порою
На восток я возвращусь опять.

Ещё порой ей снились по ночам
Пороховое огненное небо
И тусклая над книгою свеча,
Невкусный, горьковатый
ломтик хлеба…

Я их нашел в стране чужой,
в дымящихся руинах.
И побледнел. И взял с собой
в Россию из Берлина.

Грохот пушек полдня не тревожит,
Только мы тот грохот не забыли:
Пусть стоит сегодня день погожий
Над землей, дающей изобилье.