Тебя, Кукшинга, целовал Господь…
И вот стою у дедовской ограды.
Глоток водицы да ржаной ломоть
Из дома предков – выше нет награды!

Эту строку, как огонь и камень,
Ты ощущаешь своими руками.
Свет ее в сердце твое проник.
Стал он правдой самой беспощадной, как штык!

Окаймленный горестною тенью,
Видит мир, от ярости дрожа,
Как с пальбой врываются в селенья
Рыцари отмычки и ножа.

Как с японской войны воротился солдат,
разрыдались от радости сёстры,
и заплакала мать, и свой траурный плат
поменяла на праздничный пёстрый.

Шяуляй! Шяуляй!
Весь в огне
Родимый край…
И среди руин сова

Из Москвы в Карпаты
Мы весну тащили,
Вместе с автоматом,
Вместе с вещмешком

В дни войны фашисты
устроили в ней застенок
Возле рощи сумасшедшей
За разбитым большаком...

И что ни полдень, то сильнее
Разрывов гром над головой…
А немцы лезли все смелее,
Но нам нельзя в открытый бой.

Между большой войной и малой
пришёлся возраст призывной.
Из жизни нас не выбивало
ни вне страны, ни под Москвой.

Город невель… Великие Луки…
Срок немалый и путь непрямой…
Наконец, после тяжкой разлуки
Возвратились солдаты домой.

Затих прибрежный ветерок,
Волна шуметь устала.
Стоит на море островок,
Каких у нас немало.

В память об убиенных
в этой святой войне –
хватит ли у Вселенной
звёздочек в глубине?

Сражённые вражьими пулями,
Ушедшие в небытиё,
До времени только уснули вы –
В потомках ваше житьё.

Прекрасный Киев наш на вековечных кручах!
Многострадальному – хвала тебе, хвала!
Пускай сияет день, где ночь, как смерть, прошла,
Пускай блестит луна, где небо было в тучах!

Я вижу эти огненные вспышки
В твоих глазах, когда в ночи слепой,
Себе не позволяя передышки,
Ты прямо с марша вклинивался в бой.