Бурлит толпою вечевой
Толкучка – рынок вещевой.
А над страной – сирены вой:
Пикирует сорок второй.

Вновь победная майская поступь
Нашу память тревожит острей.
Ту войну позабыть нам непросто –
Всем, кто был, и кто не был на ней.

Чёрный крест на груди итальянца,
Ни резьбы, ни узора, ни глянца, –
Небогатым семейством хранимый
И единственным сыном носимый…

На зорьке уходила из села
И по траве росистой босиком,
С корзинкою, накрытой рушником,
На полустанок старенькая шла.

Он выполз к нашей передовой,
С отметинами сраженья –
Усталый, израненный, полуживой,
Он вышел из окруженья.

Запомнилась строка
Из тысяч строф,
Из сотен перечитанных сонетов,
О том, что трещины

Пух тополиный с мелкой зернью
Парит. Белым-бело вокруг.
Что ж, отпирай, скиталец, сени!
А он поднять не в силах рук.

Битвою взяты кровавой –
Нет ни звезды, ни креста…
Бог с ней, с посмертною славой,
Главное – совесть чиста.

Всех, кого сумели, подобрали.
Без салюта, без речей, без слез
Схоронили, к берегу ногами,
На скале у раненых берез.

Однажды ко мне пристала корова.
Я был тогда прикомандирован
к дивизии. Рано утром, тишком, нишком,
добираюсь до передового пункта и слышу

Свой горный край все больше познавая,
Родной Свердловск я крепостью назвал.
Тут каждый камень – башня угловая
И каждый холмик – неприступный вал.

Сжимает город тяжкая блокада.
Нам нелегко дается каждый час.
Друзья мои, перетерпеть все надо.
На жертвы хватит мужества у нас.

Ничто
Никакой
Не имеет цены,
Кроме луны и звезд

Мирный дворик. Горький запах щепок.
Голуби воркуют без конца.
В ожерелье сереньких прищепок
Женщина спускается с крыльца.

Мы приносили в кухню стулья –
У печки ужин подождать.
А мама, над столом сутулясь,
Хлеб начинала нарезать.