Нынешний год и суров, и строг –
Разгар страды боевой.
Еще уцепился за наш порог
Разбойник кровавой рукой.

Горбом высотка средь болота,
Её брала в войну пехота.
Ржавеют гильзы между пней –
Немых свидетелей тех дней.

Салют Победы отсверкал,
Прекрасен и высок…
Тот Зойкин стал,
Тот Сонькин стал,
Тот Нюркин стал сынок.

По училищным коридорам
Роковую разносит фразу:
– Не пришла она из дозора!
– Не вернулась лодка на базу!

… А разрывы то громче, то глуше,
и воронки вокруг меня.
Но в спасительной волокуше
жизнь не вытащит из-под огня.

Волосы как вихри золотые,
Синева весенних теплых глаз.
Где-то в самой глубине России
Аня Камышева родилась.

Мы не однажды ночевали в школах,
оружие пристроив в головах,
средь белых стен, ободранных и голых,
на подметенных наскоро полах.

Припозднился. Лёг. Заснул легко.
Никаких кошмаров мне не снилось.
А потом проснулся оттого,
Что гроза в окно моё ломилась.

На солнечной поляночке,
Дугою выгнув бровь,
Парнишка на тальяночке
Играет про любовь.

У костра сидели мы, и тихо
Палкой ворошил я угольки.
Белая, с прожилками гречиха
Полоскалась около реки.

Зубы сжимая, стоял я в снегу.
В снегу ли? Назвать его так не могу.
В тот день я стоял на красном снегу,
На красном от крови снегу.

Отбить у немцев маленький квартал –
Таков приказ. Он ясен был и краток.
Но легче было б перегрызть металл,
Чем сделать под огнём шагов десяток.

А за домом моим благодать, благодать.
Там просторное поле – краёв не видать!
То-то с хлебушком будем – накормим страну,
А коль будет, то сдюжим любую войну.

Звуки чуждые речи –
Голоса за стеной.
Греет русская печка
Наш уют ледяной.

Из-за гор, из-за тумана
Песня вольная плыла.
По дороге к Инкерману*
Песня ранена была.