Я о войне не заикался,
Почти ни слова не сказал,
Какое горькое лекарство
Мне, ошеломленному каской,
Армейский доктор прописал.

Четвертые сутки в размокших окопах
Не спит поредевший в боях батальон.
За нами в руинах, в дыму Севастополь,
Огнем дальнобойным гранит опален…

Мне никогда не позабыть той ночи.
Был город с маху в темень погружён.
Приказ – спокоен, короток и точен,
И мы, прощаясь, обнимали жен.

Был бой как бой. Трещали автоматы,
И пулеметы лаяли, грозя загрызть,
И дальней артиллерии раскаты
Привычно отпевали чью-то жизнь.

Когда вчера умолк последний бой
И стал холодным жаркий ствол винтовки,
И крик атак улегся над землей,
И гром артиллерийской подготовки

В позднем небе росчерком –
Журавлиный клин.
Батя мой был лётчиком
И бомбил Берлин...

Иногда едва волочишь ноги,
Пересохнет в горле – мочи нет.
Хоть бы женщину увидеть на дороге
С ведрами, плеснула бы на след.

По радио дали тревоги отбой.
Пропел о покое знакомый гобой.
Окно раскрываю, и ветер влетает,
И музыка с ветром. И я узнаю

В огороде мы пололи,
ты умело, я – впервой.
Прямо – поле, сбоку – поле,
а над полем – вязкий зной.

На дне окопа сердце колотилось,
Окоп, гремя, утюжила броня.
Земля не подвела, не расступилась,
Она спасла от гибели меня.

У Аксиньи брови сини,
Словно галочье перо,
В пятистенке у Аксиньи
От тафтовых кофт пестро.

Война! Для всех она – война,
Да только каждому своя дорога:
Здоровый гибнет, а больной живет –
Судьбу непросто вымолить у Бога.

Нынче мало дедов на селе,
В нашем детстве
Дедов было больше.
Спят они...

Уже ребенком я хлебнул с лихвою.
Над колыбелью маялась нужда.
Из дома в дом она брела за мною.
Краюхой хлеба грезил я тогда.

Кричал я по ночам: «Земля на румбе!»
И воплем этим бабушку будил.
Она крестилась. Я же плыл с Колумбом
И по тайге с Арсеньевым бродил.