Всё сдвинулось – прошли века,
Иль жизнь прошла? – и не заметил.
Негаданно-нежданно встретил
В земле неблизкой – земляка.

Кричал отчаянно: – Не тронь! –
Не только лишь от боли. –
Как я потом возьму гармонь –
Одной рукою, что ли?

Плещутся в небе зарницы,
Пушки надсадно гремят.
– Вот и дошли до границы, –
Кто-то сказал из солдат.

Тех, кто защитил страну от «фрица»,
Чтят и помнят всех до одного…
У одних – медаль, с войны хранится,
У других – шинель, бушлат в петлицах...

Если ноги гудят,
Если веки свинцовыми стали,
И озноб пробегает,
И врезались в плечи ремни,

– Вы куда плывёте, дядя Сеня?
– Спи, малыш, идём на юго-север,
В самую чудесную страну.
– Разве в мире есть такие страны?

Держась, как за личное счастье,
За каждую пядь земли,
Мы под Москвой встали насмерть,
В грунт промерзлый вросли!

Молчат израненные доты,
В окопах порох отсырел.
И не берут высоты роты,
И бой далёкий отгремел.

Открыта дорога степная,
К Дунаю подходят полки,
И слышно – гремит корпусная,
И слышно – гремят башмаки.

Восемнадцать дворов,
В палисадах деревья.
Восемнадцать дымов
Поутру над деревней...

Расскажи, поведай, Тускарь,
сколько их легло под Курском?
Сколько там осталось наших,
сколько живших, сколько павших?

Теперь у меня вместо имени-отчества
Номер и ОСТ* на груди – почет.
Входит в каморку мою одиночество –
Руку на плечи кладет.

Цветам нет дела до войны,
У них свои часы и краски…
Из разбомбленной тишины
Я вынес их в железной каске.

Гляжу всё чаще в телеящик,
Когда войну передают.
Хочу увидеть нас, тогдашних,
Увидеть молодость свою.

Прошло не помню сколько лет
И сколько вечеров,
А всё в душе не меркнет свет
Мальчишеских костров.