Вдоль некошеной травы,
Пропыленные, как мельники,
От сапог до головы,
Мы идем безостановочно,

Разве мне уже возврата нет
В ту страну, где пронеслись галопом
Тридцать весен, размывая след
Моего стрелкового окопа?

Этот колокол –
Обо мне,
Этот вечный огонь –
мой,

Почти полвека голос ваш зажат,
Газеты фронтовые, однодневки.
Стихов моих читатели лежат
Под Волховом, под Выборгом и Невкой.

Кричала маневровая «кукушка»,
Гудел вокзал. Скрипели тормоза.
Коней вводили в красные теплушки.
А у коней печальные глаза.

Тёплый ветер дует. Развезло дороги.
И на Южном фронте оттепель опять.
Тает снег в Ростове, тает в Таганроге.
Эти дни когда-нибудь мы будем вспоминать

Ночь.
Горы.
В ущелье
И холод, и мрак.

От высоких гор, с быстрой реки Сукпая
Гнал я сохатого далеко, далеко…
Подо мною снег поднимался, кружился, сверкая,
Надо мною зимние птицы проплывали легко.

Что ж, товарищи девчата,
Воевать так воевать!
Нам от друга и от брата
Не годится отставать.

Лицо твоё, вконец усталое...
Но слёзы мимо желваков
Струятся, словно воды талые
Из-под осевших вдруг снегов.

Я радуюсь, что выжил на войне.
Но вот врачи повадятся ко мне.
Останутся намеки от волос.
И сердце заскулит, как старый пес.

Я утверждать доподлинно не стану,
Кто автор слов, но пели мы до слёз:
«Схватили немцы девушку Татьяну
И потащили в хату на допрос».

Под рукою – вода.
Под другою – вода.
И направо – беда,
И налево – беда.

Никто, никто еще не знал
Цены и сроков той разлуки
И, расставаясь, не рыдал,
Беспомощно ломая руки.

Над Брянщиной закат вибрировал и плавил
Верхушки тополей под розовым крылом.
У бюста своего рыдал Камозин Павел,
Руками сжав виски, как будто там пролом.