Был я мал в ту пору,
Не был на войне.
Только День Победы
Помнится и мне.

Вчера малыш мой непослушный
Домой вернулся весь в слезах.
Он строил дом, а брат разрушил
И не зачем-нибудь, а «так».

Ты сны мои предгрозовые
Не покидала ни на миг.
И я узнал любовь впервые.
Но близились сороковые

Ты ждешь меня, ты ждешь весною.
А я, давно уже не твой,
за сердце схваченный войною,
иду дорогой фронтовой.

Покорный твердому уму
И смелости твоей,
Эсминец ринулся во тьму
На зыбь морских путей.

В последний раз гляжу на Волгу,
На плёсы в тихом камыше…
Воспоминаньем долго-долго
Теперь ей жить в моей душе.

А отчего Чернигов* – да никогда не ведал я!
Я знаю Чернососны** в черёмуховом сне.
Я знаю Веремейки** с доверчивой скамейкой.
И всю деревню Белицу с семьёю Подойбедовых,
Дорогу на Верховцы** с верёвкой на сосне…

Была она узостью плошки
И ширью отцовских рубах.
Хмелела от мёрзлой картошки,
Трезвела, пока мы в бомбёжки...

В голубом конверте тонком
Чуть не первым из села
Нам в то лето похоронка
Неожиданно пришла.

Серые тучи несут нам разлуку,
Серые тучи и пыль над Литвой.
В серой шинели жмешь ты мне руку,
Мой рядовой.

По выходным, когда его просили,
Хоть старым был и за день уставал,
Колхозный кучер, Ващенко Василий,
Военные иконы рисовал.

Сестренка милая моя,
Ты где теперь – не знаю.
Одно, о чем прослышал я, –
Схватили полицаи

Послевоенные годы, послевоенные годы.
Свежей газетой рассвета оклеенная стена.
Уходят от устья к истоку незамутнённые воды,
Светят застенчивым светом медали и ордена.

Уткнулся в тучу месяц тонкорогий.
То пылью ветер бросит, то дождём.
Сегодня мы прифронтовой дорогой
Всю ночь как заведенные идём.

Гора над моей деревней: возле неё погреться
память не прочь, как будто – это коровий бок.
С вершины этой горы видно другое детство,
или, верней, преддетство, замысел между строк.