Эти братья остались с войны без отца,
И поблёкшая мать молодая
Никакого уже не ждала молодца,
На старинных бобах не гадая.

По Староладожскому каналу происходил сенокос.
Колокольчики –
маленькие поднебесные люстры –
излучали оттенки неба.

День Победы. Седые застолья,
Память свята, НЗ* неделим.
Всем, кто здесь, одинаково больно
По своим, по своим, по своим.

Ещё пожары отражала Эльба,
И, потеряв свой каменный апломб,
Соборов древних ангелы и эльфы
Нахохлились, оглохшие от бомб.

Всё в порядке. Никакой тревоги.
Бабка на крыльце сидит. В очках.
Марфа закружилась в огороде –
огурцы поспели. Просто страх.

Там, говорят, дорога гиблая,
там ветру стыть, там выпям выть,
туда одна старуха хриплая
в ночи повадилась ходить.

В Америку съездить бы, что ли?
Давно я хотел побывать.
Но держит ведь русское поле,
Ругает обиженно мать.

Хорошо до слёз! Истома.
Заурчало в самоваре.
Я отпущен из детдома,
Знамо, в гости к тётке Марье.

Он мог бы стать мне старшим братом
И опекал бы как умел,
Но в танке, пламенем объятом,
Под Курском заживо сгорел;

А память то вдали, то очень близко
Вдруг просвистит осколком тишины…
Стоят в сибирских сёлах обелиски –
Заочные свидетели войны.

Выдохнул:
«Не поминайте лихом!» –
На таран идущий Талалихин*...

Птицы вьют надо мною круги,
Возвращаясь из дальних краёв.
Мой братишка, ты мать береги,
Дорога ей сыновья любовь.

Кто-то родом из детства…
Я – из войны,
Из блокадного бедствия,
Из ее глубины.

Солдаты шли не строем – кучкой,
Неловко тыча костыли.
Над ними низенькие тучи
Из мокрых нитей сеть плели.

На площади плясали вдовы,
Дела закончив второпях.
Горели пламенем обновы,
Обвиснув на худых телах.