Моих друзей не надо искать
На кладбищах городских:
В два метра длиной кровать
Кажется тесной для них.

Мело свинцом. Из этой вьюги
Не вышли многие, но жизнь
Живым протягивала руки,
Бодрила их: «Крепись! Держись!»
И мы держались, не пропали.

Поседевшие, огрубевшие,
уцелевшие в дни войны,
ничего забыть не сумевшие –
это мы с тобой, это мы.

Надо, чтобы в днях ускользающих
Было на что опереться.
Памяти нужно пристанище:
Дом или верное сердце.

Нам по восемнадцать лет, ребята.
Сорок первый год. Идет война.
Рушатся дома, огнем объяты.
Канонада за сто верст слышна.

Дай же мне, память, воочью и прямо
Снова увидеть тот памятный час!
…Падая тихо на древний камень,
Вьются снежинки между штыками.

Прошла война, ушла за поворот,
В чехлах стоят гвардейские знамёна.
И жизнь, и время движутся вперёд,
Отстали только двадцать миллионов…

По фронту мертвое затишье,
Ни огонька, ни звука чтоб…
Поднимешь голову повыше –
Увидишь вражеский окоп

Я помню: был смертельным грузом
Взрыт косогор; как близ реки,
Дымясь, на поле кукурузном
Светились зёрен угольки.

В сквозную осеннюю пору,
смущённо улыбку тая,
к ограде приди, за которой
курсантская юность твоя.

Всё снится: сын есть у меня,
Белоголовый одуванчик…
Он деревянного коня
Седлает, по квартире скачет.

Стенограмма трибунала,
Лихолетию – предел.
В стенограмме грому мало,
Зато дым глаза проел.

На деревьях повис рассвет,
Неподвижный и серый…
…Это было за много лет
До новой эры.

Кто он: садовник иль учитель?
А впрочем, что ему чины –
На нем берет и синий китель,
И все отличия войны.

У девчонок,
Как волны залива,
Зелены озорные глаза…
И опять моё сердце заныло,