Земля качалась, падали деревья,
Огонь плясал на взорванной броне.
Пылали словно факелы деревни,
И люди погибали на войне.

В ночи отгрохотали пушки,
Расплавив небеса вдали,
А на рассвете к деревушке
С востока танки подошли.

Проходили дорожные
Прямиком через лес.
Поселенцы, осторожные,
Кто с котомкой, кто без…

Июль. Жара и пыль. И крик и стон.
Вот-вот накроет переправу канонада.
Плетутся старики, спешат обозы вброд.
Погонщик из реки не может выгнать стадо.

Романтики, мы увлеченно жили,
К полетам в небо так тянуло нас.
Но солнце тучи черные закрыли,
И нашу юность опалил фугас.

Я трогаю русые косы,
Ловлю твой задумчивый взгляд.
Над нами весь вечер берёзы
О чём-то чуть слышно шумят.

Рвутся почки на яблонях смело,
Звонко птицы поют у крыльца.
На стене ослепительно-белой
Фотография гаснет отца...

Грязь месил, в медсанбате срывал бинты,
Стали руки темней свинца…
Я не знаю, не знаю совсем, кто ты, –
Ни фамилии, ни лица.

Окровавлено сердце Земли
С той поры, что косила и жала,
И стоят, прислонясь, у бескрайней стены
Материнское горе

В который раз, построив танки ромбом,
фашисты шли на приступ – цепь за цепью.
Оглохшие от пушечного грома,
мы от огня укрылись в старой церкви.

Земля моя, не говори,
какой ты завтра ждешь зари,
когда в твоем березняке
тихонько свистнут снегири.

Свет мой, кому это может быть интересно –
как над зелёным полем кружился «мессер»?
Как над тремя малютками мама лежала,
как она пальцы в землю до крови вжимала.

Ты хоть что про режим говори,
Но порой не поешь за делами.
Лезу в шкаф поискать сухари –
Словно в детство вернулся я к маме.

Красный стяг над Рейхстагом
И над площадью Красной,
Разным меченый знаком
В измерении разном.

Стою на станции знакомой.
Оторопел: ой, как мала!
В висках набатом: до-ма, до-ма!
Гудят, гудят колокола…