Я принял их из рук войны
за кровь врага, как ни суди.
Они (тут молодость вини)
легко лежали на груди.

Бой откатился и совсем утих.
И тишина тревожная нависла.
Нас в отделенье – четверо живых.
И молча рядом мы стоим над Вислой.

Всевышнему шесть дней едва хватило
На сотворенье мира… без тротила.
У нас была взрывчатка. нам тротил
Срок сотворенья сильно сократил.

Пух тополиный с мелкой зернью
Парит. Белым-бело вокруг.
Что ж, отпирай, скиталец, сени!
А он поднять не в силах рук.

Вчера шёл дождь. И ночью перед этим
Болели раны старого солдата,
Как в первый раз давным-давно когда-то,
Тем грозным летом утром, на рассвете.

Осенней ночью, в слякоть, по болоту
Ко мне явилось пополненье в роту.
Я обошел неровный мутный строй,
Вгляделся в лица новичков усталых

Мы свалились под крайними хатами –
Малолетки, с пушком над губой,
Нас колхозные бабы расхватывали
И кормили как на убой

Пришла посылка фронтовая.
В ней вместе с мылом и едой
Лежала шапка меховая
С пятиконечною звездой.

Плыли блики в речке синей
Керосиновых кругов,
Разбегались в керосине
Переблески всех цветов.

Тридцать лет мы пишем мартиролог.
И в тяжёлом, как война, дыму
К нам приходят воины, которых
Не дождались в праздничном дому.

О, продавался бы кинжал,
Который с одного удара
Неправду насмерть поражал, –
Я б первый нёс его с базара!

Во мне давно уже несвязно,
Но всё уверенней живёт
Сознание энтузиазма –
Вот только приоткрою рот...

Война отшумела… Как жалко!
Родись чуть скорей – и успели б
и мы себя в ней показать.
А так теперь что ж? Ешь да спи...

Прикрыв мальца своею кацавейкой,
пока он спал, хмелея от тепла,
задумчивая старая еврейка
от голода под утро умерла.

Городок среди волжских полей,
Землепашец, строитель, солдат.
Звезды памяти древней твоей
Над тобой величаво горят.