В дубовых колодках
В Россию, в Москву,
Как будто на лодках
По лужам плыву.

Рука с размаху письма четвертует,
Где адрес нашей почты полевой,
А строки, как в покойницкой, горюют
И плачут над пропавшей головой.

Моё терзанье – рожь несжатая.
Взволнованный, я к ней бегу.
Она кричит, как виноватая,
Мол, вся достанусь я врагу;

Такое было испытанье
учиться в школе, где с войны
дух сердобольный, госпитальный
хранили стены.

Вторые сутки город был в огне,
Нещадно день и ночь его бомбили.
Осталась в школе карта на стене –
Ушли ребята, снять ее забыли.

Кружилось небо грозовое низко,
И дождь стучался день и ночь подряд
В подножье небольшого обелиска,
Стараясь достучаться до солдат.

Где созревать бы надо хлебу –
Лежали минные поля
И с криком вдруг вздымалась к небу
Большая рваная земля.

– Меняю золото на сало!
– Меняю на махорку хлеб!
Война давно отгрохотала,
Но помню крики страшных лет.

Заросли, обвалились окопы,
Много лет пронеслось с той поры –
Шли тогда безоружные роты
На кинжальный огонь немчуры.

Есть Родина-сказка.
Есть Родина-быль.
Есть бархат травы.
Есть дорожная пыль.

Протянутых рук ощетиненный лес,
Сто глоток, орущих в восторге.
Торжественный слет ветеранов СС
Сегодня открыт в Крумпендорфе.

Седое море в дымке и тумане,
На первый взгляд такое, как всегда,
Высоких звезд холодное мерцанье
Колеблет на поверхности вода.

Для него не забрезжит рассвет,
Солнце ласковым взглядом его не окинет
И не скажет сосед, подавая кисет:
– Закури, Евдокимыч!

Потому и Любовью назвали,
Что разлука была позади.
…У отца – ордена и медали,
А у мамы – цветок на груди.

Когда метет во все широты
Мужское злое «душу – мать!..»,
Никто распластанную роту
Не может с наледи поднять.