У костра пехотного полка
Грелась и дымила вся Россия.
– Нет ли среди вас, друзья, – спросил я, –
С лужским самосадом земляка? –

Ещё мальчишкою меня
Включила в списки рота,
Моя солдатская семья,
А попросту – пехота.

Осунувшись, и сгорбясь, и унизясь,
Дома толпятся по очередям,
И нищеты жестокий катехизис
Твердит зима базарным площадям.

Он сошёл на тихом полустанке
И вернулся в прошлое – туда,
Где стонали раненые танки
И ржавела мёртвая вода.

Фотокарточка хранится
С довоенных лет.
На счастливых этих лицах
Негасимый свет.

Я помню: мы вышли из боя
В разгар невеселой поры,
Когда переспевшие, стоя,
Ломались хлеба от жары.

За то, что на свете я жил неумело,
За то, что не кривдой служил я тебе,
За то, что имел небессмертное тело,
Я дивной твоей сопричастен судьбе.

Высóко в небе бомбовоз рокочет.
И чудится, и слышится внизу,
Что он, волнуясь, выговорить хочет
Такую фразу: «Я везу-у, везу-уу…»

Не всё ещё я подытожил,
Как плыл по жизненной волне,
Но знаю: жизнь свою я прожил
На постоянной быстрине.

Сбивают из досок столы во дворе,
Пока не накрыли – стучат в домино.
Дни в мае длиннее ночей в декабре,
Но тянется время – и всё решено.

Я не ходил дорогами войны –
не взяли малолетнего в солдаты,
но до сих пор
меня тревожат сны...

Мы отомстим, кремлёвские рубины!
Бандит и людоед заставил нас
Сиянье ваше погасить на час.
Паденья окровавленной лавины

На первых аллеях, на саженцах парка
весенний закат догорает неярко.
И резче видны очертанья растений,
неровные ветки и робкие тени.

Где бойцы украдкой точат
Лезвие меча?
Лес – их дом. Им светит ночью
Месяц, как свеча.

Я вижу
Сны скупые
Об отце.
О нём...