Как в словах, бесконечно простых,
Отличить всё величие ваше?
…Встань на колени, мой стих,
Перед памятью павших!

…Чтоб страшную тайну не выдать при ней,
Когда её не было дома,
Ревели с запасом на множество дней
Взахлёб в этом горе огромном.

Нам не дано судьбой владеть,
ей управляют свыше.
Когда включает счётчик смерть,
страх разума не слышит.

Прожили двадцать лет.
Но за год войны
Мы видели кровь
И видели смерть –

Всю ночь напролет через голову били орудья.
Снаряды, как сверла, винтили разорванный воздух.
Разрывы гремели. На рев откликалось безлюдье
Земли изрешеченной. Меркли далекие звезды.

В конторе колхоза «Победа»
Глядят на меня со стены
Успехов и планов два стенда
И стенд «Ветераны войны».

Какой-то гул плывет над нами
и нарастает всё сильней…
Перекликается с громами
огонь зенитных батарей.

Отец смотрел на руки подмастерья
(тот, как патрон, дослал в гнездо челнок)
и вспомнил бой, и пережил потерю
в последний день под городком Сольнок*.

Я в братских могилах не раз похоронен, не раз воскрешён.
Я пил за удачу слепых воскрешений, но был изначально
Мой шёпот прозренья для слуха чужого смешон.

На той же он плите опорной,
Исправен у него лафет,
Не зачехлён и хобот чёрный,
А вот прицела в шлице нет.

В золотых просторах Украины
Мы привыкли мыслить и творить,
Вечерком под кроною осины
С девушкой любимой говорить.

«Какие уж это вояки –
Мальчишки, а не солдаты», –
Так говорили вслед нам
Женщины сокрушенно.

Прошлое болит и беспокоит…
Сорок первый горемычный год.
Что ни месяц – то в селе покойник,
А в полгода – двадцать пять сирот.

Ты подрастешь, но ты запомнишь, дочка,
Как был мороз в тот странный год суров,
Как неба колыхалась оболочка
Вся в голубых пучках прожекторов

Ордена и медали начищены с вечера.
Две звезды – две кровиночки алые светятся.
Он идёт на парад, трудно дышит, заметно прихрамывает.