Поздно вечером сын возвратился домой,
И о том говорили пустые глаза,
Что его не возьмёшь ни сумой, ни тюрьмой,
Отвернулся к стене он и только сказал...

Мы играли в войну. Мы вставали с рассветом.
Кто командовал ротой. Кто вёл батальон.
А полковником – Генка. И должности этой,
нам казалось, вполне соответствовал он.

Большое лето фронтовое
Текло по сторонам шоссе
Густой, дремучею травою,
Уставшей думать о косе.

Как займётся вдруг над селом
Розовее крови заря,
Как ударит петух крылом,
Новый день на село зовя

Полсотни лет простились у порога,
Но молодость с собой не увели…
Еще вчера меня звала дорога
К делянке, где подснежники цвели.

Не думал, что будет так трудно влезать
В кузов полуторки. «Все!»
Рванулись. И отлетает назад
Киевское шоссе.

Как в словах, бесконечно простых,
Отличить всё величие ваше?
…Встань на колени, мой стих,
Перед памятью павших!

Со сверстниками, как на грех,
Досада и надсад…
Но я один из них – из тех,
Кто тридцать лет назад...

Увязли в грязь. По сторонам –
Вода меж кочек тут и там,
Березы стройные стеной
Вокруг стоят передо мной.

Я не о том, что на потеху
ребячьим крикам гулко вторит.
Тут не до смеха. Это эхо –
глухая боль и чье-то горе…

Без отдачи, процентов, доплат
Труд мужской занимала
У вчерашних усталых солдат.
Разве фронта им мало?

Цветочный ряд. Тиши́нский рынок.
Аляповатый цвет картинок,
В мешочках белых семена.
Они по виду неказисты...

Там, под Бежецком, живёт
Одинокая берёза –
Тётя Тоня, счетовод
Прежде славного колхоза.

И он подумал: «Чёрт, нелепо!» –
ещё подумал он: «О, жизнь!» –
под свист и вой, под грохот с неба,
под чьё-то хриплое «Ло-жись!»

Я помню соседей по тем временам,
Которым короткое имя – война.
Короткое имя, а память – долга…
Безмолвна деревня – по трубы в снегах.