Послушай меня: я оттуда приехал,
Где, кажется, люди тверды, как гранит,
Где гневной России громовое эхо,
Вперед продвигаясь, над миром гремит.

Полдетства унесла война.
Дни бесконечные – полдетства.
Немая стынь бомбоубежищ
Значенья грозного полна.

Рука с размаху письма четвертует,
Где адрес нашей почты полевой,
А строки, как в покойницкой, горюют
И плачут над пропавшей головой.

Манёвры!
– Начинаются манёвры! –
Опять кричит газета на столе.
Как змеи, где-то вновь ползут минёры
И сто смертей приказа ждут в стволе.

У конторы ходили кони.
Майский ветер в тайге бродил.
Председатель на подоконник
Ящик – радио – взгромоздил.

За то, что на свете я жил неумело,
За то, что не кривдой служил я тебе,
За то, что имел небессмертное тело,
Я дивной твоей сопричастен судьбе.

Идем мы скрытно, без огней.
Пыхтит машина, и одно
Твердит как будто кто-то в ней:
«Давным-давно. Давным-давно».

Грунтовые, булыжные – любые,
Примявшие леса и зеленя,
Дороги серо-голубые,
Вы в прошлое уводите меня.

Была война не год, не два…
И степь осталась, как вдова.
По мягкой утренней траве
Шли вдовы-матери к вдове.

Моё поколенье
Отцов не запомнило в лица.
Какие? Наверно, красивые были они?
Нам выпала доля...

Всю ночь метались по небу зарницы.
Не умолкал суровый грохот боя.
В то утро на военной колеснице —
На русской пушке я вернулась в Ригу.

Мы прошли по земле, по-солдатски с невзгодами споря,
Забывая о ранах, – дорогой святой и прямой.
Нас вперед призывало большое народное горе,
Нас рыдания женщин не звали обратно домой.

Сколько бюстов на родине нашей,
Сколько бронзовых тёмных имён,
Нераспаханных брошенных пашен,
Неразвёрнутых красных знамён!

Лес полон то звоном, то воем,
Никак разобрать не могу,
Откуда берется такое –
Деревья, разбитые боем,

Высóко в небе бомбовоз рокочет.
И чудится, и слышится внизу,
Что он, волнуясь, выговорить хочет
Такую фразу: «Я везу-у, везу-уу…»