На каждой улице, в каждом доме:
«Севастополь», «Каунас», «Киев», «Житомир».
Земля немало видала злодеев,
Злодеям привычно сидеть за кустом.

Где вы, солдаты из Тахтаброда*,
Те, что рожденья двадцатого года,
Те, что моложе, с двадцать второго,
Те, что лежат у Москвы или Пскова?

Подобных судеб знаю много,
Но что с того, но что с того?
Я верил в Сталина, как в бога,
И клялся именем его.

В далёком тревожном военном году
Под гром батарей у страны на виду,
Стояли со взрослыми рядом
Мальчишки у стен Ленинграда.

Посреди смертей
До больших побед
Говорил солдат:
– Больше силы нет.

Всех, кого сумели, подобрали.
Без салюта, без речей, без слез
Схоронили, к берегу ногами,
На скале у раненых берез.

Редко, друзья, нам встречаться приходится,
Но уж когда довелось,
Вспомним, что было, и выпьем, как водится,
Как на Руси повелось!

Открыта дорога степная,
К Дунаю подходят полки,
И слышно – гремит корпусная,
И слышно – гремят башмаки.

Она была под стать вершине горной –
Такой же неприступною и гордой,
И взгляд её был холоден, как снег,
Когда она смотрела на мужчину:

Казалось – сузились дороги
И выше сопки поднялись,
И в сапогах добротных ноги
Свинцом горячим налились.

На войне боялись все. И страх
Покидал нас лишь перед атакой…
А потом – хоть голова в кустах,
И никто из раненых не плакал.

Приказа нет. И связи нет.
И, видимо, не скоро будет.
Погиб комдив. В огне весь свет.
Нам отойти бы… Кто осудит?

Упаду, изможденный,
На винтовку щекой.
Ах, как сладок законный,
Разрешенный покой!

Каким-то чудом башня уцелела,
Немало испытавшая, она
На сотню лет, казалось, постарела,
И снег лежал на ней, как седина.