Глаза девчонки семилетней
Как два померкших огонька.
На детском личике заметней
Большая, тяжкая тоска.

Когда сгорает день в костре заката,
В краю села вдруг высветит окно.
То мать-старушка ждёт с войны солдата,
Храня для встречи горькое вино.

Всё мне снится мой отец.
Мне отец всё чаще снится:
Он явился, он стучится,
Он вернулся наконец.

Неторопливо рюмку допила,
Отставила на краешек стола
И, как бы ненароком, нас, женатых,
Чуть захмелевшим взглядом обожгла.

Мы город разбомбленный оставляли,
Где с материнским молоком впитали:
Нам правота завещана от века,
И в ней – несокрушимость человека.

Скатилось солнце, словно мячик,
В тугую тёплую волну.
Стоит у моря старый мальчик,
Который видел ту войну...

Это всё час назад называлось домом.
Я стою средь камней и ворочаю ломом.
Там живые нас ждут, им нельзя не дождаться.
Там в завале родные, друзья, ленинградцы.

Прямо у извоза,
Где телег скопленье, –
Белая берёза
С голубою тенью.

На папертях мы хлеба не просили.
Когда же не хватало и другим,
Мы, дети дальней тыловой России,
Как бабками в игре, делились им.

И что тебе сердце, так горько?
Июньские полдни тихи,
Цветёт бузина на задворках,
Молчат по дворам петухи.

На первых аллеях, на саженцах парка
весенний закат догорает неярко.
И резче видны очертанья растений,
неровные ветки и робкие тени.

В избе свежо.
Я лег, не раздеваясь,
Кроватью мне – широкая скамья.
В постели спит хозяйка молодая,
Такая ж одинокая, как я.

Чтоб наша жизнь была крепка,
Зерном чувалы пятило,
Покоя не давай рукам,
Работай втрое, впятеро.

Твой командир тебя годами старше.
Он больше знает, больше пережил.
Ты в школе был, а он – уже на марше,
Ты дома был, а он уже служил.

Отчий дом в жестяной кепке рыжей
Даже в зной не ищет холодка.
Подобравшись к солнышку поближе,
Греет он ребристые бока.