Мы помним всё: дороги отступлений
И те пути, что нас вели вперед.
Перед судом грядущих поколений
За каждый шаг свой мы дадим отчет.

Теперь у меня вместо имени-отчества
Номер и ОСТ* на груди – почет.
Входит в каморку мою одиночество –
Руку на плечи кладет.

Страшны цветы железного бетона:
Раскрывшиеся розы бункеров,
И незабудки касок проржавлённых,
Сбегающие в тёмный ров.

Не бывало прежде так, да вдруг сталося,
Что в деревне Чепухинке**, под Валуйками***,
В тесной мазанке, под крышей соломенной,
Появилось на свет божий чадо малое,
Во грядущем генералом славным ставшее.

Вместо праздничной речи и тоста
Предложил я друзьям своим:
– Хоть сегодня давайте просто
О себе мы поговорим…

Над Брянщиной закат вибрировал и плавил
Верхушки тополей под розовым крылом.
У бюста своего рыдал Камозин Павел,
Руками сжав виски, как будто там пролом.

Однажды на покосе
Отец рубаху снял.
Народ всего колхоза
Раненья увидал.

Нет, не до седин, не до славы
Я век свой хотел бы продлить,
Мне б только до той вон канавы
Полмига, полшага прожить;

На грозных дорогах войны,
Собой заслоняя Расею,
Поднялись курганы страны:
Мамаев!...

Мы с отцом ходить учились.
Я – впервой на ноги встав,
Он – полгода пролечившись
В полевых госпиталях.

И мы бы домой возвратились со славой,
Да наша судьба оказалась иной.
Не жди, дорогая, – лежу под Варшавой
И ветры чужие поют надо мной.

Приземист и не худо сложен,
Дед крепок был ещё вполне.
Какой же сон присниться должен
Ему, что умер он во сне?

Я рос на разбитых вокзалах
С мечтою о чёрством куске.
Считать я учился по шпалам.
Читать – по маршрутной доске.

…Если б отец не вернулся с войны,
я не видал бы военные сны,
не загорал бы с тобой у волны
выгнутой, солоноватой.

Мы папу не видели
Очень давно,
С тех пор
Как на улицах
Стало темно…