И откуда он взялся, не знаю.
Видел я его в чайной не раз.
Он туда заходил не за чаем,
Заходил в предобеденный час.

Дни наступленья, ночи без тепла,
Просвистанные ветром, ледяные.
И в пригороды, с детства дорогие,
Нас кличет вновь дорожная стрела.

Сорок градусов. Месяц подряд.
Ни полена. Как прорубь, постели.
Стынут веки. В аду, говорят,
Очень жарко. Мы в ад бы хотели!

Мой вещмешок… Что было в нем?
Портянки, концентрат с пшеном,
на случай – лишняя граната,
да лист с такою колдовской

Мальчишкой с умом откровенным,
Забывшим про голод и страх,
Я встретился с военнопленным
На Кировских островах*.

Отмылись небесные своды
От чёрного смога войны.
Весна сорок пятого года –
Бессмертная память страны.

О войне рассказано не всё,
всё и рассказать-то невозможно,
оттого так горько и тревожно:
сколько же с собой мы унесем!..

Мать послала к сыну думы
Ранней ранью;
Возвратились эти думы
К ней ветрами.

Мне было страшно на войне,
Но билась ненависть во мне
И душу так нещадно жгла,
Что страх она превозмогла.

От гор Кавказских до Карпатских гор
Мы шли с боями, думая о чуде.
Мы пронесли победный разговор
Горячих и разгневанных орудий.

Осень, осень… Дороги войны…
В роты пахари сведены,
И не тракторы над Днепром –
Орудийный зловещий гром.

Я друзей обманывать не стану,
Сердце не грубеет на войне;
Часто дочь трёхлетняя Светлана
Мысленно является ко мне.

Я был пацаном голопятым,
Но память навек сберегла:
Какая у нас в сорок пятом
Большая победа была!

В моё не розовое детство,
Когда окончилась война,
Я помню, как хотел наесться
На все иные времена.

Едва заметные в полях,
Могилы-холмики порою
Напоминают о друзьях.
Забытых, может быть, тобою.